Поэма о Слове

«Песни рождают любовь, и любовью рождаются песни.

Пой, чтоб тебя полюбили, люби, чтоб тебя воспевали.»

ТУКЦИАН

– Поцелуй – это высшая форма выражения чувств.

– У поэта стих – высшая форма выражения чувств!

– Но я-то – не поэт…

– Поэтому ты целуешь, а я пишу…

Из вечного спора

1.

Кого целую же? –

Кому пишу!

Строка чарующа,

Так воскрешу

В ночной смиренности

Усладу дня.

Звезда полярная, целуй меня!

Кого оставила? –

Кому – обоз.

И взят за правило

Немой вопрос,

Как переменчив был

Тот силуэт:

Кто эта женщина?

И кто – поэт?

Кому свобода я,

Кому – острог.

В глазах – безродная,

Но слух востро

Держи. Божественным 

Один завет:

Что эта женщина 

Тебе – поэт.

Тебе, Поэт!

2.

Ночь была запоздалой:

Скромна, тиха.

Этот день стоил мало –

Того стиха,

О каком, нерождённом,

Весь век жалеть. 

Как огню – побеждённым 

В полях истлеть.

И, пришедшей на исповедь,

Льстите мне,

Что отрывками взыскано

Там вдвойне.

Что, хлебами несжата,

В покос – смолчу,

Что бредёт провожатый

Со мной к плечу.

И ведёт, точно бездарь,

Малюток в бой.

Их – по пальцам, он резвый,

Не мы с тобой.

Нам успеть к современью

Дождей-снегов,

Да оставив именье –

Во стан врагов,

Где из сёл осаждённых

Ступив во мхи,

За детей нерождённых

Принять стихи.

Бессловесные – мытарь

Возьмёт рублём,

Да беспамятства жито

Взгорит огнём,

И тогда, обернувшись

Молитвой – речь

Доведёт лет минувших

Одну из встреч.

И с листов белым-белых,

К слезам глуха,

Эта ночь стоит в целом! –

Того стиха…

3.

Земля моя златая,

Серебряная грусть!

Заботницей листаю

Исписанную Русь.

Отшельницей кочую

От справы до Христа.

Ликую, что хочу я –

Лишь чистого листа

Да ясности: пробившись 

Сквозь слов пустых поток,

Всклокочью полюбившись,

В предзимь пустить росток.

И нежит сон летящий –

Силён в признаньи дух,

Что к слову приходящий

Меня читает вслух.

Что слушает из края,

Куда не доберусь,

Земля моя златая,

Серебряная грусть!

4.

Во все года – зреть!

Во все глаза – цветь!

В твои врата – рай!

Во все стихи, знай:

Безумства исход –

Блаженство и год,

Который вполне

За тысячу – мне!

5.

Не зная слов, не веря в перемены,

Не доходя до истины, в сердцах,

Желали мести, жаждали измены

И подражали вычурам в певцах.

Хотели славы, запросто всходящей

Из берегов тетрадных и нутра.

Перо в ночи скрипело так маняще 

Похмельным бредом, принятым с утра

За глубину исполненного взгляда,

За пару рифм, за весточку с полей.

За теплоту, наполненную ядом

И сквозняки зияющих щелей…

6.

Снежный вихрь ложится на дорогу,

Как чужих ругательств резвый скач.

Смейся, бравый: эка недотрога,

Возведённый, мучайся и плачь.

В каждом звуке – чувств озлённых кромка,

Как в снежине каждой – сила лет.

Вот уже захваченная промка*

Зимней спячке выдала обет.

Вот уже осины по болотам, 

Растопырив пальцы, ждут подмог.

И, покорно сгорбясь, чтут кого-то

Под остылой прелостью дорог.

Будто через веси слышат слово,

Зазывая в чащу на ночлег.

И бредёт дорогою знакомой

Теплота за скрипами телег.

И под этой доблестною ношей,

Забывая ругань и злобьё,

Снежный вихрь опомнившись порошей,

Закружит в молчание моё…

*промка – промышленный район у города, окраина

7.

Звоном колоколен,

Званами на чай, 

Щедростью застолен – 

Вновь, Москва, встречай!

Разлетайся, морок!

Расступайся, ночь!

День сегодня долог –

Неугодам всклочь.

Небу спозаранку

Диво забытья:

Вот бы персиянку,

А приснилась я.

Месяц над домами

Не хитёр, но строг:

Первым с чудесами

Слово было – Бог…

8.

Рукой коснуться строк и обрести покой, 

Не жаждать перемен, не ведать отречений.

Ты говорил, что я давно была такой,

Скрываясь от других – избитых – назначений.

Ты упрекал, что мне с простёртой нищетой

Не нужен был ни хлеб, ни вина, ни созвездья.

А мне казалась жизнь восторженно-большой,

Понятной лишь стихам и малой для возмездья.

И сколько б ни прошло – веков, поэм и дат,

Какие б ни стряслись несчастья, вехи, драмы – 

Останусь: часовой, ревнитель и солдат,

И подданной навек – одной прекрасной дамы…

9.

Ты закончишь неистово, величаво, 

Размашистым росчерком: «Уходи!»

Ты думаешь, что по-прежнему имеешь право

На сердце, бъющееся в груди

Моей? 

Такой? 

Вздыбленной от горячки,

От расстояния острия!

Когда: обманщица, мразь, гордячка,

Да я это всё! Все эти – я!

И что ты знаешь о силе слова,

Чтобы размахивать им вот так?

Снова свора с тобой – сурова,

Подыгрывая злобе твоей в такт,

Изображая пристальное внимание,

Прикрываясь ликами всех святых.

Чего стоит твоё понимание,

Бедное, да ещё и делённое на четверых?

Больно тебе, говоришь? С кривой улыбкой

Вживаешься в мученика роль?

Да что ты знаешь о горле крика,

В котором выматерена вся боль

С визгливых упрёков, с судьбы изломов,

Когда маска смерти – уже в лицо…

Долго ещё пальцам сплетаться скромно,

И фантомными болями – выброшенное кольцо,

Дрожа чернилами: тоньше, дальше,

Чтоб не застигнутыми быть врасплох.

Я ведь говорила о страшной фальши

Прежде, чем ты окончательно оглох.

Так вот грудь эта вздрагивала и задыхалась, 

И умоляла её вылечить.

А сердцу нужна была лишь тишины малость,

Но однажды ты расколол его и дал вытечь

Всей любви. И всё – в подпол.

А сама – по свету, занимая.

И когда уже отрёкся от неё святой апостол, 

С креста снимая

Неживую, не веря в воскресение, 

Пришло спасение – 

Слово!

За которое – на всё готова,

Только бы не возврат

В ад 

Немоты. 

И пусть что угодно говорят, 

Не понимая.

Жаль только, что не понял ты…

10.

Мы встретились у одиночества,

На острове среди веков.

Лишь Слова гордое высочество

Во всём величии стихов

Предстало – золота белесее,

Всё выведав. Как на духу:

О, ты принадлежишь поэзии,

Как я принадлежу стиху.

И потянулась даль беспечная

Сребром весомым – облаков.

Ласкалось с нежностью поречие 

К счастливой глади берегов.

И стало равным – равновесие,

Рожок пришёлся пастуху:

Что ты принадлежишь поэзии,

Как я принадлежу стиху…

11.

Закат разгорался за лесом,

Терялся в молчании путь.

Со звёзд, никому неизвестных,

Пытался напев соскользнуть.

И был он так скромен и тонок,

Как лёгкость ночных покрывал.

Смотрел удивлённо спросонок

На тех, кто его открывал.

И стрелкой у Новой Купавны,

Нежданный найдя разворот,

Вдруг Муза, ступая державно,

Венчала раздолье красот.

У самого края заката,

Сошедшего в долгую ночь,

От Слова легко и крылато

Рождалась у Музыки дочь!